Неточные совпадения
Мне невольно
пришло на мысль, что ночью я слышал тот же голос; я
на минуту задумался, и когда снова посмотрел
на крышу, девушки там не было.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал
на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада
на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря
на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем
пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Под этим большим светом безучастно молчал большой мир народа; для него ничего не переменилось, — ему было скверно, но не сквернее прежнего, новые удары сыпались не
на его избитую спину. Его время не
пришло. Между этой
крышей и этой основой дети первые приподняли голову, может, оттого, что они не подозревали, как это опасно; но, как бы то ни было, этими детьми ошеломленная Россия начала
приходить в себя.
Мне не нравилось, что она зажимает рот, я убежал от нее, залез
на крышу дома и долго сидел там за трубой. Да, мне очень хотелось озорничать, говорить всем злые слова, и было трудно побороть это желание, а пришлось побороть: однажды я намазал стулья будущего вотчима и новой бабушки вишневым клеем, оба они прилипли; это было очень смешно, но когда дед отколотил меня,
на чердак ко мне
пришла мать, привлекла меня к себе, крепко сжала коленями и сказала...
Бывало, я любил
приходить на остров и хотя издали любоваться его серыми стенами и замшенною старою
крышей.
Ему
пришла дикая фантазия забраться
на крышу своей избушки и оттуда громить дачников.
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул
на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены,
на маленькие решетчатые окна,
на крест, блестевший
на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской Божией Матери, он ходил с мамашей в острожную церковь
на престольный праздник; а еще ранее,
на Пасху, он
приходил в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину; арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.
Они
пришли на окраину города, к одноэтажному дому. Его шесть окон были наглухо закрыты ставнями, это делало дом похожим
на длинный, старый сарай. Мокрый снег густо облепил стены и
крышу, точно хотел спрятать этот дом.
Они
пришли к первой избе. Старик достал необмолоченный сноп овса, привязал его к концу шеста, а шест поднял
на крышу. Сейчас же налетели со всех сторон маленькие птички, которые
на зиму никуда не улетают: воробышки, кузьки, овсянки, — и принялись клевать зерно.
На Александровский вокзал через каждые десять минут
приходили поезда, сбитые как попало из товарных и разноклассных вагонов и даже цистерн, облепленных обезумевшими людьми, и по Тверской-Ямской бежали густой кашей, ехали в автобусах, ехали
на крышах трамваев, давили друг друга и попадали под колеса.
Кончилось наконец прощание. Принялись закрывать гроб. В течение всей службы у меня духа не хватило прямо посмотреть
на искаженное лицо бедной девушки; но каждый раз, как глаза мои мельком скользили по нем, «он не
пришел, он не
пришел», казалось мне, хотело сказать оно. Стали взводить
крышу над гробом. Я не удержался, бросил быстрый взгляд
на мертвую. «Зачем ты это сделала?» — спросил я невольно… «Он не
пришел!» — почудилось мне в последний раз…
Вот
пришёл я в некий грязный ад: в лощине, между гор, покрытых изрубленным лесом, припали
на земле корпуса; над
крышами у них пламя кверху рвётся, высунулись в небо длинные трубы, отовсюду сочится пар и дым, земля сажей испачкана, молот гулко ухает; грохот, визг и дикий скрип сотрясают дымный воздух. Всюду железо, дрова, кирпич, дым, пар, вонь, и в этой ямине, полной всякой тяжкой всячины, мелькают люди, чёрные, как головни.
Когда ездили
на дачу и потом возвращались и оглядывались, чтобы в последний раз взглянуть
на сад,
на зеленую
крышу, то было всем грустно, и я понимал, что
пришла пора прощаться не с одной только дачей.
Высокая, обширная паперть, вдоль северной стены крытые переходы, церковные подклеты, маленькие, высоко прорубленные окна, полусгнившая деревянная черепица
на покачнувшейся главе, склонившаяся набок колокольня с выросшей
на ней рябинкой, обильно поросшая ягелем
крыша — все говорит, что не первое столетие стоит свибловская церковь, но никому в голову еще не
приходило хоть маленько поправить ее.
Собака заснула за двором. Голодный волк набежал и хотел съесть ее. Собака и говорит: «Волк! подожди меня есть, — теперь я костлява, худа. А вот, дай срок, хозяева будут свадьбу играть, тогда мне еды будет вволю, я разжирею, — лучше тогда меня съесть». Волк поверил и ушел. Вот
приходит он в другой раз и видит — собака лежит
на крыше. Волк и говорит: «Что ж, была свадьба?» А собака и говорит: «Вот что, волк: коли другой раз застанешь меня сонную перед двором, не дожидайся больше свадьбы».
Мертвых будто бы воскрешали они, а те, слышь, только прикидывались мертвыми,
на небеса возносились и с
крыши падали; кто поумнее, ждал облака, чтоб ехать
на нем в горние селения, но облако не
приходило, и чудотворец возвещал, что в среде пришедших видеть вознесение его есть грешники, оттого не было и чуда.
Смотришь — чистенькие окошечки,
на них горшочки с красным перцем и бальзаминами, по сторонам пришпилены белые «фиранки»,
на крышах воркуют голуби, и в глубине двориков хлопотливо кудахчут куры, и вдруг почему-то и зачем-то
придут сюда какие-то сторонние люди и всё это разломают…
Слез бедный Сафроныч с
крыши, вошел в свое жилье, достал контракт со старым владельцем, надел очки — и ну перечитывать бумагу. Читал он ее и перечитывал, и видит, что действительно бедовое его положение: в контракте не сказано, что,
на случай продажи участка иному лицу, новый владелец не может забивать Сафроновы ворота и калитку и посадить его таким манером без выхода. Но кому же это и в голову могло
прийти, кроме немца?
Идут день за день, год за годом — Гриша все живет у Евпраксии Михайловны. Темнеют бревенчатые стены и тесовая
крыша богадельной кельи, — поднимаются, разрастаются вкруг нее кудрявые липки, рукой отрока-келейника посаженные, а он все живет у Евпраксии Михайловны. И сам стал не таков, каким
пришел, — и ростом выше, и
на вид возмужал, и русая борода обросла бледное, исхудалое лицо его.